Глава VI. Заговор кёзкоманов
Кёкчёкёз с братьями, между тем, с вынутыми из ножен мечами, приготовились и выжидали, чтобы напасть на Манаса, когда у него сомкнуться веки. Манас несколько раз чуть не падал, но вновь выпрямлялся и возвращался в прежнее положение. Вдруг он увидел входящего в юрту Кёкчёкёза со сверкающим мечом в руках и сразу понял его намерение. Тогда Манас подумал:
- О, если бы со мной был сейчас Бакай, или кто-либо из моих сорока чоро остался бы трезвым! Сколько я сражался и не погиб от руки врага. Неужели же теперь я погибну от руки своих родичей, которых я сам же вывел в люди?
Манас начал громко рыдать и, чувствуя приближение смерти, стал перечислять все, в чем он был грешен. Его жалобы услышал Бозуул, который находился за юртой.
А Кёзкоманы все ожидали, когда закроются глаза Манаса. Но Манас крепился из всех своих последних сил, метал на коварных родичей грозные взгляды, и те, не выдерживая их силы, прятались друг задруга. Наконец, Кёкчёкёз, разгневанный этим долгим безмолвным поединком, казалось, бессильного Манаса, с целой толпой вооруженных людей, бросился вперед, намереваясь отрубить батыру голову, но Дербельдей, один из его братьев, остановил его: - Подожди немного, сказал он, - пусть Манас кончит говорить свое завещание.
Арбалдай, другой брат, поддержал Дербельдея, говоря:
- Зачем ты берешь себе на душу такой грех? Не надо его трогать, видишь, он и сам уже стонет, предчувствуя свою близкую смерть.
Третий брат Тогалдой тоже счел благоразумным не трогать Манаса. Все три брата были против того, чтобы убивать Манаса, но Кёкчёкёз заявил, что он обязательно сам своей рукой убьет Манаса. Его поддержали три других брата. И разгорелась тогда между братьями ссора, дело дошло до драки, братья вышли все из юрты и, разъярясь, завертелись в схватке.
Манас же тем временем в предсмертных словах начал вслух перечислять поименно своих жен и своих чоро одного за другим и сказал:
- Ах, если бы сейчас, - говорил он, - когда с таким трудом приходят мне в голову имена ближних, вдруг явился бы передо мной кто-либо из моих сорока чоро и освободил бы меня от их клинков.
Бозуул, спрятавшийся за юртой, услышав эти жалобы, подумал про себя:
- Если он произнесет мое имя и вспомнит меня, то я ему помогу. Если же он меня забыл, то пусть себе умирает хоть тысячу раз. Манас, между тем, не имея сил, застонал опять: Тот далекий, которого я сделал близким. Ах, если бы он не был сейчас далеко. Ах, если б, когда на голову мне обрушилось горе. Очутился здесь передо мной мой лев, Бозуул родной.
Услыхав это, Бозуул воспользовался тем, что Кёзкоманы ссорились у юрты, быстро вбежал внутрь и начал трясти Манаса, нашептывая ему:
- Открой свои глаза! Что с тобой случилось? Твои сорок чоро лежат без движения, и тебе не годится быть в таком состоянии. Сейчас же выбирайся из юрты и беги. Манас так и сделал, собрал последние силы и, вскочив на Аккулу, ускакал.
Кёкчёкёз пустился ему вдогонку, но скалы преграждали ему путь, и он, прицелившись, выстрелил в бегущего из его аккельте, которое, было брошено в юрте. Пуля попала в Манаса, и он, вместе со своей лошадью, упал со скалы. От всякого, кто свалился бы с этой скалы, кроме Манаса, не осталось бы ничего. Но батыр остался жив.